То, что Рут уже забеременела, вызвало странное чувство тревоги у Инвик. Она убрала руку, почувствовав характерный мускусный запах аборигенки. Как сильно развиты грудные железы у этого существа! И все же ее щеки выглядят впалыми, словно после длительного недоедания. На ней была свободная ночная рубашка, напоминавшая Инвик об одеяниях древних греков. Да, то была любопытная культура, хотя и просуществовавшая так недолго. Так недолго.

«Должна ли я обрадоваться этому открытию? – спросила себя Инвик. – Почему это тревожит меня? Может, я чего-то недоглядела?»

Непонятно по какой причине в голове Инвик возникли четыре строчки из застольной песни Чемов:

«В давным-давно минувшем прошлом, Когда любой из нас был юн и молод, Мы слушали музыку нашей плоти И пение солнца, горящего изнутри…»

Инвик резко мотнула головой. Эта песня была бессмысленной. Она хороша была только чередованием ритмов, забавлявшей ее.

Но что, если когда-то эти слова что-то значили?

Линзы манипулятора над постелью снова стали зелеными, а затем приобрели красный пастельный оттенок.

– Отдыхай, невинное дитя, – сказала Инвик. Она как-то мягко провела по обнаженной руке Рут. – Отдыхай и постарайся быть в форме к возвращению Келексела.

13

– Просто дело в том, что все это так внезапно обрушилось на нее, что она не выдержала и сбежала, – сказал Бонделли. Он посмотрел на Энди Фурлоу, удивляясь изможденному виду его собеседника.

Они сидели в рабочем кабинете Бонделли, обставленном полированной мебелью, в стеклянных шкафах стояли аккуратные ряды книг в кожаных переплетах, на стенах висели дипломы в рамках и фотографии известных людей с автографами. Солнце светило ярко в этот послеполуденный час.

Фурлоу сидел сгорбившись, положив локти на колени, руки он сжал в замок. «Не смею рассказывать ему о своих подозрениях, – подумал он. – Не смею… Не смею».

– А кто хотел бы причинить ей вред или похитить ее? – спросил Бонделли.

– Скорее всего, она уехала к друзьям в Сан-Франциско. Или же есть другое, столь же простое, как и это, объяснение. И мы узнаем об этом, когда она вернется, справившись со своим потрясением.

– Именно так думает полиция, – заметил Фурлоу. – С нее сняты подозрения в смерти Нева… Улики…

– Тогда лучшее, что мы можем сделать, – это заняться делом Джо. Рут вернется домой, когда придет в порядок.

«Вернется ли?» – скептически подумал Фурлоу. Он не мог избавиться от чувства, что живет в каком-то кошмаре. «Был ли я на самом деле в той рощице вместе с Рут? И действительно ли Нев умер в результате несчастного случая? Убежала ли Рут куда-то? Если да, то куда?»

– Мы должны сейчас углубиться непосредственно в рассмотрение юридического определения невменяемости, – произнес Бонделли. – Поступки и последствия. Правосудие требует…

– Правосудие? – Фурлоу посмотрел на собеседника. Бонделли повернулся на стуле, показав свой профиль, рот казался тонким в тени усов.

– Правосудие, – повторил Бонделли. Он повернулся и посмотрел на Фурлоу. Бонделли гордился тем, что разбирался в людях, и теперь он внимательно изучал Фурлоу. Психолог, кажется, приходил в себя после пережитого. Конечно, понятно, почему он так потрясен. Он до сих пор любит Рут Мерфи… Хадсон. Ужасная неприятность, но все утрясется. Так всегда бывает. Это единственное, что можно вынести после изучения юриспруденции – все выявляется и встает на свое место на суде.

Фурлоу глубоко вздохнул и напомнил себе, что Бонделли не является адвокатом по уголовным делам.

– Не нужно уходить в сторону от реального положения дел, – заметил он. В его голосе послышались циничные нотки. «Правосудие!» – Официальное определение безумия – просто чепуха. Важно то, что общественность требует казни виновного, а наш уважаемый окружной прокурор мистер Паре должен скоро переизбираться на должность.

Бонделли был потрясен.

– Закон выше этого! – Он покачал головой. – И разве могут все быть настроены против Джо. Откуда такая ненависть к нему?

Фурлоу ответил, словно объясняя непослушному ребенку:

– Естественно, потому что они боятся его.

Бонделли бросил короткий взгляд за окно, находившееся неподалеку от его стола – знакомые крыши, отдаленная зелень деревьев; в воздухе около соседнего дома появилось что-то вроде облачка дыма, образуя интересный узор на переднем плане. Бонделли снова переключил свое внимание на Фурлоу и сказал:

– Весь вопрос в том, способен ли сумасшедший осознавать свои поступки и их последствия. Я лишь хочу, чтобы вы попытались опровергнуть такую возможность.

Фурлоу снял очки, внимательно посмотрел на них, потом снова нацепил их на нос. Очки четко очерчивали тени предметов в этой комнате.

– Сумасшедший не думает о последствиях, – сказал он. И с удивлением отметил, неужели он в самом деле собирается позволить Бонделли увлечь его в свой безумный план по защите Джо Мерфи.

– Я придерживаюсь мнения, – начал Бонделли, – что оригинальные взгляды лорда Коттенгэма станут основой нашей защиты. – Бонделли повернулся и достал толстую книгу из шкафа, расположенного чуть поодаль от стола, потом положил ее на стол и открыл на закладке.

«Он не может всерьез предлагать это», – подумал Фурлоу.

– Вот, что пишет лорд Коттенгэм. – Бонделли начал цитировать: – Неправильно следовать любой доктрине, которая предполагает наказание для человека, действующего в состоянии умопомрачения. Нельзя себе представить, чтобы такой человек, не способный отличить плохое от хорошего, должен отвечать за свои действия, как с моральной, так и с юридической точки зрения. Мне представляется странным точка зрения, что какой-либо человек может находиться в невменяемом состоянии и сознавать это, по правде говоря, в таком случае он бы не был невменяемым.

Бонделли захлопнул книгу и посмотрел на Фурлоу, как бы говоря: «Вот! Решение найдено!»

Фурлоу прокашлялся. Становилось все более очевидным, что Бонделли живет в мире грез.

– Конечно, все это не вызывает никаких сомнений, – начал Фурлоу. – Но разве не возможно, что даже если наш уважаемый окружной прокурор и подозревает, а может даже верит, что Мерфи сумасшедший, он посчитает более целесообразным казнить такого человека, чем направить его на лечение в госпиталь?

– Боже милостивый! Почему?

– Иногда психи бегут из лечебниц, – ответил Фурлоу. – А Паре общество выбрало для того, чтобы он защищал его даже от самого себя.

– Но ведь Мерфи, несомненно, сумасшедший!

– Вы не хотите слушать меня, – произнес Фурлоу. – Конечно, он сумасшедший. Именно этого люди и боятся.

– Но разве не должна психология…

– Психология! – фыркнул Фурлоу.

Пораженный Бонделли молча смотрел на Фурлоу.

– Психология – это просто один из современных предрассудков. Она ни хрена не может сделать для людей, вроде Джо. Мне очень жаль, но такова правда, и лучше, чтобы это стало известно сейчас.

– Если именно это вы сообщили Рут Мерфи, не удивительно, что она убежала, – заметил Бонделли.

– Я сказал Рут, что помогу ей как только смогу.

– Странная у вас манера помогать.

– Послушайте, – произнес Фурлоу. – Население нашего города готово к вооруженной защите своих домов, оно испугано и возбуждено. Дело Мерфи лишь высветило их потаенное чувство вины. Они хотят его смерти. Они хотят, чтобы с них сняли это психологическое давление. Вы не в состоянии стать психоаналитиком у всего населения города.

Бонделли принялся нетерпеливо стучать пальцем по столу.

– Так собираетесь вы помогать мне доказывать, что Джо сумасшедший?

– Я сделаю все, что только в моих силах, но вы ведь знаете, что Джо отвергает такую форму защиты?

– Знаю! – Бонделли наклонился вперед, положив руки на стол. – Чертов дурак выходит из себя при малейшем намеке на то, чтобы привести в качестве оправдания его психическое состояние. Он продолжает что-то лепетать о каких-то неписаных законах!

– Глупо было нападать на Адель, – произнес Фурлоу. – Джо делает все, чтобы максимально усложнить задачу подтверждения его невменяемости.